Бруно не узнал её сразу, да и не мудрено – они прежде не встречались. По крайней мере, не в таком виде. Он вообще не рассчитывал встретиться с ней. Подобные знакомства не из тех, что можно спланировать заранее. Тем более что Бруно придерживался самого низкого мнения о планах. Они отвечали взаимностью.

До того, как всё пошло по наклонной
Ранняя весна в Праге – не самое привлекательное время для туристов, поэтому в марте гостиница «Час» обычно пустовала. Посетители из иных времён также не почтили её своим вниманием. Все предпочитали оставаться на собственных станциях, тем более что и повод был стоящим – ежегодное собрание смотрителей означало, что на какое-то время Петр Кнедлик, Мистер Сэй и прочие выдающиеся, но столь надоедливые личности будут слишком заняты, веселясь, сплетничая и попивая ячменное пиво, тогда как их подопечные окажутся предоставлены самим себе.
И да поможет им Крот.

Вместо исторической справки
Бруно и не помнил, когда в городе бывало так ветрено. В гостинице скрипело всё: стены, половицы, зубы Бруно и нога ночного сторожа, вид у которого был слишком затёртым и подозрительным, чтобы язык повернулся назвать его портье. В своё отсутствие Кнедлик оставлял за старшего Бруно, что было, во-первых, приятно, а во-вторых, зря. Впрочем, сам смотритель придерживался на этот счёт иного мнения и верил, что когда-нибудь Пасс возьмёт из его рук эстафетную палочку. Кнедлик хотел сделать его своим преемником. Бруно хотел бутерброд.

А потом началась гроза
Ему хватило сил совершить вечерний обход, а дальше – как в тумане. Нет, серьёзно, туман заползал с Влтавы, пробирался до самой гостиницы и там предпринимал попытки проникнуть внутрь, сквозь двери, сквозь окна, сквозь трещины между огромными камнями, которые только из вежливости притворялись кирпичной кладкой. Он проверил, заперта ли входная дверь (не то чтобы ночным посетителям здесь не были рады, просто старались не впускать их внутрь), оставил стопку одежды возле кротовины, покормил тварь из 33-го номера, после чего залез в ванную и, убедившись, что горячей воды сегодня не предвидится, отправился на боковую.
Быть человеком – не самое лучшее занятие.
Его разбудила гроза: всполохи молний и град, стучавший в окно, а вой ветра был таким пронзительным, что казалось, будто кто-то кричит. Бруно застонал, потёр глаза и только потом понял – а ведь, действительно, кричали. Он свалился с постели и вышел в коридор – самый тёмный коридор в истории коридоров.
Либо из-за грозы в «Часе» отключилось электричество, либо они вернулись на пару-тройку столетий назад. С проходимцами такое иногда случалось, и ничем хорошим это никогда не заканчивалось.
– Вот бы это были шестидесятые, – пробормотал Бруно, двигаясь на ощупь.
Впереди кто-то догадался зажечь фонарик, и тусклые тени, плясавшие по стенам, не дали Бруно упасть с лестницы – перелом шейки бедра не входил в его планы на вечер.
Его всегда интересовало, зачем бедру шейка.
Внизу в паническом экстазе метался владелец фонаря. Когда Бруно спустился, луч света ударил ему в лицо. Хорошо, что не кулак.
– Кто здесь? – раздалось из темноты.
– Роберт Дауни-старший! – рявкнул Бруно. – Что случилось? Кто кричал?
Бруно со свойственной ему вежливостью отобрал фонарик и, не получив ответа, пошел к стойке администратора, которая, разумеется, пустовала. Сколько было времени? Час ночи? Два? 1915 год?
Спросонья он плохо понимал, что происходит: всё вокруг выглядело нелогичным, размытым, со сладким привкусом абсурда. В пустом холле было жутко, и казалось, будто кто-то следует за ним по пятам и подглядывает из-за плеча, что-де поделывает мистер Пасс. Мистер Пасс недоумевал. Пару раз, не выдержав, Бруно оглянулся, но позади были лишь темнота, изредка освещаемая отблеском молнии.
Прокляв сквозь зубы всех без исключения смотрителей, проходимцев и Альфреда Хичкока, Бруно отправился в подвал проверить пробки. С пробками всё было в порядке: каждая на месте, и ни одна из драгоценных винных бутылок Кнедлика не распита. А вот с щитком пришлось немного повозиться. Когда же электричество снова воцарилось в здании (по крайней мере, в той его части, в которую оно было проведено) и Бруно уже собирался досмотреть замечательный сон, в котором они с Кайли Миноуг владели плотоядным китом, на его пути опять возникла помеха. Помеха приняла вид девицы, с удобством расположившейся в его комнате и поедающей его, Бруно Эдж Пасса, личные запасы шоколада.
Со «Сникерса» начала, негодяйка. У некоторых нет ничего святого.
– Медленно положи его на место и подними руки так, чтобы я их видел, – приветливо прошипёл Бруно, скрестив руки на груди и заранее решив, что в какую бы авантюру его ни попытались втянуть, он решительно против.

[ava]http://savepic.su/6216435.png[/ava]

Отредактировано Bruno Edge Pass (19.10.2015 20:23:50)

Импозантный и несколько сонный мужчина возвращается в комнату, где его ждёт неизвестно откуда взявшаяся женщина. Да это же сюжет культовых нуаровских детективов! Или посредственной порнографии.
Да что ж такое. Очередная чокнутая – неужели до завтра подождать не могла? – Завтра Бруно здесь бы уже не было. Нет, он никуда бы не уехал, просто происходящее перестало бы быть его проблемой. С везением у него сегодня не задалось – скажем так, в человеческой многоножке ему досталось бы последнее место.
А потом девица в красном платье заговорила, хоть никто её об этом и не просил. В английском языке примерно миллион и девятнадцать тысяч слов. Удивительным образом незнакомке удалось за минуту использовать треть из них. Бруно оставалось только удивлённо провожать её взглядом, мерно поворачиваясь вокруг своей оси. Ах да, ещё он открыл рот.
Челюсть Бруно отвисала по мере того, как вокруг него разворачивалось действо. Она ползла вниз с целеустремлённостью, при виде которой все триста спартанцев покрылись бы прыщами от зависти. Если бы в мире были соревнования по отвисшим челюстям, Бруно наверняка занял бы на них второе место. Первое, если вычеркнуть троянцев, когда из лошадиного брюха полезли вооружённые империалисты.
Настроение у него сегодня выдалось античненькое.
Когда же она грустно замолчала, повесив нос, Бруно мог сказать только одно.
– А?
Бруно не верил своим ушам. Возможно, он до сих пор спал. Или зрение времявидца сыграло с ним злую шутку. Для верности он прочистил мизинцем ухо, протёр глаза и ущипнул себя. Не очень сильно, впрочем – у него была нежная кожа.
– Дамочка, да откуда ты взялась? И в чьём ты уме? Что не в своём, я вижу, – настала его очередь обходить вокруг неё, время от времени тыкая пальцем в разные части тела и удостовериваясь, что перед ним не лемур, не привидение и не одна из тех сериальных героинь, что могут схватить тебя за руку, перекинуть через плечо и отправить в нокаут ещё до начальных титров.
– Отличное платье. В таком обычно хоронят Белоснежку, – задумчиво пробормотал он, а потом отступил на шаг, запуская обе пятерни в волосы.
Женщина перед ним… как бы помягче это объяснить. Женщиной не была. Раз уж на то пошло, и человеком тоже. Да, у неё были все эти коленки, веснушки и прочие немаловажные части тела, но им не удалось обмануть Бруно. Он видел её сущность. Видел так же хорошо, как различал проходимцев и старьёвщиков в толпе.
Бруно нервно хихикнул.
– Только не говори мне, что ты…
Закончить ему не дал рокот, прокатившийся по всей гостинице. Стены затряслись, с потолка посыпалась штукатурка, а картина над кроватью упала, обнажив красное пятно на обоях, которое не удалось стереть трём поколениям горничных, но удалось завесить одному поколению Бруно.
– Тысяча кротов! – чертыхнулся он и ткнул в сторону девицы пальцем: – Сиди здесь и никуда не уходи!
И, на всякий случай захватив фонарь, отправился проверять, какое очередное коммунальное несчастье свалилось на его рыжую голову. Долго искать не пришлось – они стояли там, в коридоре, а разорванное время затягивалось за их спиной. Или тем, что таковой можно было назвать с большой натяжкой.
Два свежеиспечённых старьёвщика, с пылу с жару. Пока эти твари не научились жить среди людей и притворяться одними из них, выглядят они не самым лучшим образом. Таких впору видеть в кошмарах.
– Ой, ну спасибо, теперь мне придётся спать со включенным светом! – он почти был уверен, что не собирался произносить это вслух. Как-то само вырвалось.
При появлении Бруно твари повернули к нему безносое, по-собачьи плоское, лицо и оскалились, а потом медленно двинулись к нему, не ограничивая себя одним полом и используя для этих целей также стены и поверхности встречной мебели. Возможно, они и до потолка добрались бы, но Бруно не стал досматривать. Он попятился назад – для того только, чтобы наткнуться на нечто мягкое и любопытное. Интересно, хоть кто-то, услышав фразу «сиди здесь и никуда не уходи», следует совету?
– Вниз! Нужно заманить их в подвал! – взвигнул он, схватил девушку за руку и помчался на лестнице, зловещим топотом извещая кротовину о своём скором прибытии.

[ava]http://savepic.su/6216435.png[/ava]

Инструкция по обращению со старьёвщиками очень проста: можешь убежать – беги, не можешь убежать – ослепи, не можешь ослепить – моги. В противном случае готовься к жизни где-то без нижнего белья, смартфонов и терпимости к меньшинствам, в число которых ты, безусловно, войдёшь.
Бруно встречался со старьёвщиком лицом к лицу только единожды, и, как видите, он до сих пор топтал землю 21 века. Это придавало решимости. Это – и его счастливые пижамные штаны.
Он упорно продвигался к кротовине и тащил за собой ту, кого в данный момент знакомства было сложно описать сколько-нибудь достоверным существительным. Нарушив один из фундаментальных законов общества и техники безопасности – дамы вперёд, – он первым вышел на финишную прямую. Святая святых станции – кротовина – оставалась на расстоянии одной двери, которое он успешно преодолел. Как истинный победитель, в одиночестве.
Бруно готов был поклясться, что дверь не просто сама захлопнулась, но при этом ещё и злорадно пихнула его в спину. По ту сторону сразу раздались возмущённые вопли и постукивания. Бруно подёргал ручку со своей стороны, но безуспешно: вредный кусок дерева отказывался подчиняться столь грубому обращению. Кротовина за спиной пульсировала и сочилась сладко пахнущей дымкой. Бруно был готов поклясться, что так пахли новые духи Нины Риччи. Не то чтобы он увлекался женским парфюмом, просто...
От необходимости подбирать оправдание пришедшейся к слову бруниной метросексуальности избавил вовремя замеченный огнетушитель. Поэтому когда девушка всё-таки переступила порог (перелетела? перевалилась? переупала?), Бруно встретил её во всеоружии: решительный, беспощадный, с огнетушителем.
(Мы уже упоминали, что на его счастливой пижамы были нарисованы пончики с глазами?)
Даже сейчас она не потеряла бодрость духа, или как зовётся умение даже в аховой ситуации беззаботно болтать, и предложила подобрать ей имя. Перед Бруно возникли огромные, круглые и голубые глаза. Шторы точно такого же цвета были у него в комнате. Совпадение? Возможно. Он не успел ничего ответить.
Две визжащие твари скатились по ступеням и, не подавая никаких признаков ушибов, переломов и прочих удачных поворотов сюжета, направились прямо к времявидцу и его спутнице, весьма недвусмысленно протягивая руки и прищёлкивая тем, что заменяло им зубы. Бруно подвинул девушку в сторону, выступил вперёд и зажмурился.
«Огнетушитель – надежное средство пожаротушения. Иногда он просто незаменим: ведь он позволяет за считанные секунды достичь эффекта, как от бочки воды, и при этом им можно тушить не только твердые вещества, но и жидкости и даже газы». К кому отнести старьёвщиков – к твёрдым веществам, жидкостям или газам, составитель инструкции не упомянул, однако Бруно определённо собирался достичь эффекта, в разы превышающего не только бочку, но целую водонапорную станцию.
– Всегда мечтал это сделать!
«При использовании порошкового огнетушителя следует сорвать пломбу, выдернуть чеку, после чего освободить насадку шланга и нажать на рычаг». Бруно об этом, естественно, не знал. Впрочем, ему не единожды доводилось открывать бутылку шампанского, и принцип действий казался ему схожим. Вряд ли что-то могло пойти не так.
Он встряхнул огнетушитель, нащупал нечто похожее на рычаг и с силой дёрнул. Мощная белая струя вырвалась на свободу, будто засидевшийся в бутылке джинн, и Бруно пришлось приложить усилия, чтобы направить её в сторону старьёвщиков. Чувствовал он себя не меньше, чем Стивеном Сигалом с автоматом в руках.
Когда он рискнул приоткрыть один глаз, всё вокруг белело, пенилось и веселым облачком застилало поле зрения. Старьёвщиков ему, может, потушить и не удалось, но искра веселья в них точно угасла. Бруно нашарил одного, схватил за шкирку и подтащил к кротовине. Будь они на бейсбольном матче, трибуны стоя аплодировали бы последовавшему броску.
Пока он был занят старьёвщиком, второе существо времени даром не теряло. Проявив поразительную для своего возраста, вида и комплекции сообразительность, тварь схватила первое, что под руку попалось – разумеется, это был средневековый меч, воткнутый в камень, – и угрожающе замахнулась. На угрозу Бруно отреагировал мгновенно: стащил через голову пижамную рубашку и бросил на пол, затем замер в стойке каратиста – одна рука вытянута вперед, другая сзади. Так он чем-то напоминал кактус из мультфильма. А ещё можно было удивиться, как это Бруно удалось махнуть руками так быстро, что они со свистом рассекли воздух – если бы вы, конечно, не догадались, что он издал этот звук ртом.
– Учти, я изучал тайное искусство дзюн-фу у лучших мастеров Шао-Линя и могу кого угодно накормить до отвала своим «цыплёнком кунфу», – предупредил он, наблюдая, как за спиной у старьёвщика появляется красное платье и заносится ваза времён династии, которая, вне всякого сомнения, рифмуется со словом «блин».
Потом было много звона и осколков, а кротовина с радостью отправила в безвременье ещё одного пожирателя чужих дней, ночей и конкретно его, Бруно Эдж Пасса, личного пространства.
Вспомнились слова, с которыми Петр Кнедлик отправился на ежегодное собрание смотрителей. «Да что может пойти не так?» – спросил он тогда и подмигнул.
Подмигнул! Бруно тут же пообещал себе, что составит список, отвечающий на этот вопрос. На двух страницах. Таймс нью роуманом. С библиографическими указателями и перекрёстными ссылками. И с итоговым тестированием.
Он устало нащупал стену и сполз по ней на пол, уютно устроившись в огромной луже. Облако порошка и не думало оседать.
– Сьюзи, – произнес он. – Ты можешь называть себя Малышкой Сьюзи.
Имя ведь, как родителей, родину и песни в такси, не выбирают, а это – не хуже и не лучше остальных. Бруно поглядел на её безнадёжно испорченное платье и понял, что ночь сегодня будет очень долгой.
– Ты же не можешь быть станцией? Настоящей? Всамделишней? Это же НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО!
Хорошо, не невозможно. Маловероятно. Недопустимо. И очень, очень странно.

[ava]http://savepic.su/6216435.png[/ava]

Отредактировано Bruno Edge Pass (21.10.2015 00:33:32)

Пока Малышка, Сьюзи и, в общем-то, персонифицированная версия гостиницы «Час», искала новую одежду, у Бруно было время подумать и прибраться. Естественно, он не сделал ни того, ни другого – вместо этого он расселся и ошалело оглядывался по сторонам. Вскоре и это надоело, тем более что сидеть в луже стало холодно. Бруно поднялся и подошёл к кротовине, глядя в неё, как некоторые в окно.
– Всё из-за тебя! – буркнул он, обвиняющее ткнув в неё пальцем. – Всегда всё из-за тебя!
За спиной раздались шаги, и в Бруно полетела одежда. Сперва он решил, что приключения сегодняшней ночи продолжаются и на него уже нападает плотоядный текстиль. Нет, ложная тревога: это всего лишь Малышка вернулась и приступила к своему любимому занятию – заговорила. Ну замечательно. Раньше у стен были просто глаза и уши, а теперь у них появилось и собственное мнение.
Бруно не удалось и слова вставить, что ему чрезвычайно не понравилось – вставлять слова он любил.
«Остановись немедленно! – хотелось ему крикнуть. – Знаешь, почему моя фамилия Пасс? Потому что я пас!»
Но станция не оставила ему права выбора, и упрощённая задача ничуть не стала легче – Бруно по-прежнему не понимал, что происходит, как это происходит и почему это происходит именно с ним. Он до сих пор чувствовал, как время капризничает и ведёт себе неподобающе. И он всё так же хотел бутерброд.
– Эй, подожди, – он бросился за ней следом, пытаясь задать хоть один вопрос прежде, чем станция снова откроет рот. Фонарь прихватил с собой – для уверенности, надо полагать. – Что значит «останешься так навсегда»?
Бруно догнал её на лестнице, ведущей на второй этаж.
– Дважды мать твою и тридцать дохлых старьёвщиков в придачу! Что ты творишь?! Малышка, стой! – и вот они уже в коридоре. Бруно решительно отвёл в сторону огромный воздушный шар, чтобы между ними ничего не стояло, и положил обе руки ей на плечи.
– Зачем кому-то забирать у станции душу и впихивать её в такое маленькое тело? Ты же никому не вредишь, стоишь себе потихоньку, хлопаешь дверьми и присматриваешь за проходимцами… Ой, – Бруно осёкся и вытаращил глаза. Ему в голову пришла идея, и не такая, от которых над головой загораются лампочки. – Если ты сейчас здесь, то кто же защищает наших проходимцев в прошлом? Переводит для них? Скрывает от местных? Кто охраняет Кнедлика?
Бруно вцепился в волосы и начал ходить по коридору от стены до стены.
– Вот я дурачина!
Пришлось вспомнить всё, что ему рассказывали о кротовинах. Лишнее время вытекает из проделанного Кротом тоннеля, и именно этим временем питается станция. А если станции не будет, или она лишится разума, тогда…
– Малышка, что будет с домом, если ты не вернёшься назад? Или мне нужно было сказать – со всем городом?
Самое ужасное, что Бруно, похоже, знал ответ. И это был тот случай, когда, докопавшись до истины, хочется закопать её обратно. Сейчас бы помог какой-нибудь надуманный и спонтанный сюжетный поворот.
Лампочки в коридоре одна за другой стали гаснуть, и последней сдалась та, что висела у Бруно с Малышкой над головами. Напоследок она несколько раз мигнула, а потом вокруг стало темно. Но не так, чтобы очень. В конце коридора медленно, будто под закадровую музыку, распахнулась дверь, из которой в коридор вылился бледный свет. Слишком яркий для лунного, но недостаточно правдоподобный, чтобы исходить из торшера, керосинки или, скажем, очень большого и откормленного светлячка.
Это звучало как приглашение. Бруно и Малышка переглянулись. За какой-то вечер дом стал злым и теперь пытался заманить их в ловушку. Бруно это понимал, станция это понимала – воздушный краб, и тот догадался. А что Бруно Эдж Пасс делает с ловушками? Правильно – он в них попадает.
И он бодро шагнул внутрь комнаты. Луч фонаря (а, как известно, ничто не работает так хорошо, как вещь, отобранная у кого-то другого) выхватывал куски обстановки – эта комната явно не предназначалась для посетителей. Иногда за окном вспыхивала молния, и тогда всё помещение освещалось смутным синеватым светом, который так любят режиссёры фильмов ужасов.
Бруно шёл вперёд, и половицы под его шагами отыгрывали свою нестройную песню. А может, это были жалобы – мол, слишком сыро вокруг, нас редко протирают, да ещё и ходят тут всякие, топчут в парадной. Вокруг высились белые холмы – мебель, накрытая простынями, как это делают в комнатах, которыми никто не будет пользоваться. Будто простыни могут защитить от пыли, жуков или времени. Под обрюзгшими очертаниями было трудно угадать, какой предмет обстановки скрывается за тканью: стол или рояль, стул или тумба, скульптура или вешалка.
Единственным не завешенным предметом оказалось зеркало. Огромное, куда больше человеческого роста, в массивной оправе, оно возвышалось в центре комнаты и всем своим видом задавало масштабы мироздания. Бледное свечение лилось именно из него, оно заполняло всю его поверхность, так что своего отражения Бруно при всём желании увидеть не мог. Он вообще не был уверен, что оно там есть.
– Давай не будем смотреться в зеркало – мне кажется, оно очень злобное.
А потом на них напала мебель.
Что ж, Бруно уже свыкся с мыслью, что скалы могут разговаривать, а гостиницы – быть рыжими и кудрявыми девушками по имени Малышка: это большая вселенная. Но он впервые встретил столь кровожадное кресло. Хорошо, что не диван – такого отношения со стороны любимого существа Бруно бы не выдержал. Это бы разбило ему сердце.
Он упал на пол, переживая припадок тахикардического экстаза. Но Малышка так и не позволила ему спокойно валяться и предаваться радостям инфаркта – она потащила Бруно прочь от бешеных картин, ваз и табуреток.
Что было действительно удивительно, так это то, как Бруно умудрился не разбить и даже не выпустить из рук фонарь. Теперь его свет плясал по стенам, полу и потолку, выхватывая из темноты осколки действительности, которая разом сошла с ума.
Коридор, из которого они вошли и куда выбежали несколько секунд спустя, был двумя разными местами. Отель будто весь состарился на столетие и из провинциального, среднего комфорта заведения превратился в заброшенный дом на отшибе, призраки которого наводят ужас на всех детей в округе. С той лишь разницей, что сейчас детьми были они с Малышкой.
Вот в холодном свете под ногами мелькнул бугристый линолеум – на нём расплылась лужа чего-то чёрного, засохшего и отвратительного. Возможно, некогда живого или притворявшегося оным. Бруно пришлось исполнить целый акробатический этюд, чтобы не наступить в неё.
Что-то мягко шлепнулось ему в волосы. Бруно тут же остановился, схватился за голову и нащупал нечто, схожее с дряблым, поросшим короткой щетиной шариком. Вытащив загадочный предмет из волос, Бруно посветил на руку и увидел пушистого опарыша – жирного, сине-багрового, как свежий кровоподтек, с кулак величиной. Опарыш с тупой недоброжелательностью уставился на Бруно, что было удивительно – без глаз-то. Бруно по-девчачьи взвизгнул и швырнул его о стену. Но когда посветил на неё, никакого следа от раздавленной твари не нашёл.
– Я только что понял, что очень недооценивал тебя. Малышка, ты лучшая гостиница, которую я когда-либо встречал. Ты не бросаешь мне в голову червей, всегда держишь обе стороны моей подушки холодными и вообще…
За спиной у них раздался скрип, низкий и глухой, будто бы отель «Час» начал разваливаться. Не закончив фразу, Бруно обернулся и посветил фонарем в коридор. Его дальняя стена вспучилась и пошла выпячиваться, толкая перед собой бренные остатки кресла. По старым обоям бежала дрожь, местами они лопались, и длинные полоски бумаги взлетали вверх, стремительно скручиваясь.
– Святые чресла громовержца... – рухнувшим голосом протянул Бруно, проявляя завидную ловкость – не у всех получается говорить при отвисшей челюсти.
Падала штукатурка, звонко трещали под натиском стены, словно превращаясь во что-то ещё. Стена приближалась к ним, и тут только Бруно понял, что она не просто трещала – она преобразовывалась, принимала какой-то облик. Из темноты на них надвигалось огромное, обелённое штукатуркой, в лохмотьях обоев и занозах досок, лицо.
Бруно вцепился в руку Малышки сильнее, чем Дороти в порог своего домика.
– Это не по-настоящему. Он просто пытается нас напугать. Это какое-то видение или наваждение. Ну или оно реально, просто не для нашего мира. Не паникуй! Или... паникуй.
Кем был этот загадочный «он», Бруно решил не уточнять. Во многом для того, чтоб не пугать девушку, но и себя тоже.
На решение оставалось немного времени, и если всё это действительно происходит в их головах – что ж, никакого вреда не произойдёт. Они просто сойдут с ума. Ничего нового. А если нет, то войдут в историю как первые люди, которых съел дом.
Как бы на его месте поступил Кнедлик? Убежал? Сжёг гостиницу?
И на какую-то долю секунды Бруно показалось, будто он слышит знакомый шёпот в своей голове – разговор времён, радиостанция Вселенной, к которой он по генетической случайности получил бесплатный доступ. А может, воображение, переведённое в экстренный режим, решило ему подыграть.
«У него есть рот и уши, – будто бы услышал Бруно. – Значит, с ним можно поговорить».
И Бруно выпрямился, перехватил покрепче фонарь – он держал его как меч, чьим клинком был электрический свет.
– Стой, где стоишь, если тебе есть чем стоять! – как можно более угрожающе заорал он. – Сейчас мы будем разговаривать.
И в подтверждение своих намерений он решительно выпятил грудь вперёд.

[ava]http://savepic.su/6216435.png[/ava]

Если бы Бруно был диспетчером международных авиаперевозок, он бы описал происходящее как Whiskey Tango Foxtrot. Но международное сообщение ему никто бы не доверил (и за это человечество – по крайней мере, та его часть, что передвигается по воздуху – должно быть благодарно). Другое дело – перевозки межвременные.
Бруно недаром задумался о работе аэропортов, ведь и их смотрителям приходится действовать в условиях непогоды, бурь и штормов. Вот только что делать, если шторм – временной, а из оборудования у тебя в руках только надувной краб? Да и то не у тебя? Да и уже не в руках.
Успокоить разбушевавшийся дом было так же просто, как усмирить дикого голодного льва, ужаленного осой. То есть попытаться-то можно, но это будет стоить пары конечностей. Вот и Малышка, потрясая в воздухе кулаком и пытаясь пристыдить надвигающуюся стену, выглядела столь же воинственно, сколь и несуразно: ну прямо древний грек, в разгар бури предлагающий Зевсу сыграть партийку-другую в гольф.
Бруно поспешил схватить её в охапку и оттащить в сторону прежде, чем рот-окно со стеклянными осколками зубов клацнул у станции над головой. Меньше всего сейчас ему хотелось забинтовывать её и так умирающее тело. Бруно готов был первым признать, что это не особенно хорошее тело, но пара его частей была дорога ему как память.
Да, Бруно подумал это и был готов произнести вслух, а потом и повторить, пусть даже и под присягой. Он повторил бы свои слова вновь, пусть бы их даже перевели на все языки. Включая скандинавские.
– Думаю, он уже в своей комнате, – по пути заметил он, успешно протащив её до конца коридора и впихнув на лестницу, ведущую, как это свойственно многим лестницам, наверх. Бруно уже понял, что та часть истории, где он удивляется происходящему, миновала. Теперь пора приступать к действию.
Бруно затащил станцию в подсобку, где среди мётел, вёдер и средневековых пыточных приспособлений держали несколько глушителей пространственно-временного сдвига. Вообще-то это был обычный вай-фай роутер с несколькими антеннами, но иногда чудеса – это просто выбор терминологии и капля самообмана.
Бруно заперся изнутри на щеколду. Такая мера, безусловно, поможет от того, кто попытается напасть на них из-за двери. Но что делать, когда нападать станет сама дверь? Бруно не знал. И вообще, знания, которыми он сегодня не обладал, были очень обширными.
– Давай начнём сначала. Но немного позже, чем книга Бытия, – предложил рыжий, втискиваясь между Малышкой и шкафом, забитым химическими средствами. Окажись на его месте Мистер Проппер, он обязательно знал бы, что делать. – Всё началось из-за шторма. Он создаёт по всей гостинице временные дыры, небольшие, но болезненные – как удары молний, – он на секунду задумался, даже костяшки пальцев прикусил.
А потом в глазах Бруно появился свет мысли.
– Значит, нам нужно сделать громоотвод.
Он распахнул шкаф и потянулся к верхним полкам, доставая и отбрасывая за ненадобностью лишнее.
– Да, время рвётся, но такой уж сегодня день. Чисто теоретически, все разрывы должны быть связаны между собой. Если бы мы смогли добраться до одной дыры и сделать что-то смелое, оригинальное и необычайно умное, нам бы удалось «заземлить» весь шторм.
Сверху из шкафа летели резиновые перчатки, крахмал и кондиционер для белья; маленькие бутыли с шампунями и одноразовые мыльца; летучая мышь также выпорхнула из глубины и, недовольно коснувшись лица Малышки, улетела куда-то во тьму потолка.
А Бруно был близок к цели.
– Но чтобы знать наверняка, где появится дыра, нам пришлось бы предсказать будущее. А на это способны только очень сильные времявидцы.
Он победно вскрикнул и вытащил из шкафа сварочные очки, которые тут же с видом эксперта надел на себя.
Развернувшись к Малышке, Бруно довольно осклабился:
– Как хорошо, что я – один из них.

[ava]http://savepic.su/6216435.png[/ava]

О, чердак гостиницы "Час". Место, в которое никто из сотрудников не отправится по доброй воле. А если его свяжут, приставят к его голове пистолет и прикажут принести что-то с чердака, то большинство работников предпочтут написать завещание и пожелать счастливо оставаться.
Вот какое действие оказывал чердак на людей, хорошо с ним знакомых. Вот куда Бруно предстояло отправиться, чтобы спасти станцию и Прагу. Вот почему....
– Да бегу я, бегу!
Двигаться в сварочной маске сложно, но когда-то Бруно первым финишировал в двухкилометровом забеге в мешках, так что "победитель" было его вторым именем. (Вообще-то нет. Его второе имя – Эдж, в честь дедушки.) Малышка тащила его за собой, как такса на охоте – маленькая, забавная и смертоносная. Поворот, пробежка по прямой, тупик там, где должна быть лестница, разворот на 180 градусов... кажется, для этой миссии требовалось больше кислорода, чем Бруно был способен вдохнуть.
– Всё это время здесь был лифт?! – он хотел приподнять маску и смерить Малышку осуждающим взглядом, но был увлечён в шахту и согнут в три погибели.
Странное выражение – три погибели. Сегодня Бруно вполне хватило бы и одной.
Когда Крот создавал время, он создал его достаточно. Но именно в эту минуту, в этой точке времени его не хватало – оно таяло, истончалось и заканчивалось. Иными словами, Бруно и Малышка катастрофически опаздывали к моменту появления временной дыры.
– А твой лифт не может ускориться? Мне кажется, он недостаточно старается, – пробубнил Бруно. Не очень громко, впрочем – чтобы дом не услышал и не обиделся.
В отличие от Малышки, которая выпорхнула на чердак с грацией если не мотылька, то очень стройной моли, Бруно из кабины выполз на четвереньках, и немалых усилий стоило вернуться назад, к прямоходящим.
То, с каким усердием дом и его персонифицированная личность преследовали Бруно, могло говорить о двух вещах: либо времени больше нечем заняться, либо феромоны в шампуне сделали своё дело. Бруно удивлённо воззрился на до боли знакомое выражение на лице Малышки (до боли – в прямом смысле: только что он прикусил себе губу). О, сколько женщин целовало его примерно с такими же словами!
(Трое. Этих безумных было трое.)
И он едва не пропустил леса за одной осиной.
– Из центра чего-о-о-о-оооо, – вопрос потонул в гуле, наполнившем чердак. Прямо перед Бруно, раскручиваясь вокруг своей оси, появился вихрь.
Бруно доводилось и прежде наблюдать, как время рвётся – и ничего общего с происходящим там не было. Малышки уже не стояло рядом. Он оказалась в нескольких шагах от Бруно, а вокруг неё кружились временные вихри и рвалась сама ткань реальности: будто кто-то медленно проводил по миру ножом, и разрез заполняло свечение. Оно становилось всё сильнее, наводя на мысль о сгорающих звездах, сёлах и надеждах разом; жгло глаза, заставляло отворачиваться, слепило. Смотреть дальше на временную дыру было так же приятно, как на солнце в зените, – если, конечно, у вас не было...
Сварочной, мать её, маски.
Бруно решительно надвинул её на глаза и устремил взгляд в самое сердце дыры.
Он и раньше печенками чувствовал, что больше всего на свете мир нуждается в альтернативном развитии событий, причем чем альтернативнее, тем лучше. Поэтому время от времени ему хотелось рассмеяться в лицо смерти; ему хотелось бегать по улицам Праги и, заходясь в экстатически-жизнерадостном припадке, распахивать перед прохожими пальто; ему хотелось жить, чувствовать и съесть булочку с вишневым джемом. Теперь же ему не хотелось ничего. То есть совсем. И даже чуточку меньше.
Перед ним распахнулось безвременье во всём его угнетающем несуществовании. Пустота и беззвучье, лишённые даже намёка на эмоцию. На запах. На признак жизни. На еду, в конце-то концов. И только одно было здесь – голос. Он зарождался не в чужом горле и не срывался с губ, о нет. Он раздавался в самой голове Бруно, засев где-то между гипоталамусом и другой частью мозга, о существовании которой времявидец и не подозревал. У голоса не было пола, у него не было настроения. Только мысль, чёткая и ощутимая. И кажется, он говорил стихами.
"Пути Кротовы неисповедимы, но в мире есть не только путь Крота. Есть и другой, в обход, пускай длиннее, пускай он неизведан, но он есть. Я покажу его", – шепнул тихий голос. И показал.

Спустя несколько минут всё было кончено.
Бруно лежал на полу и усиленно держал обеими руками Малышку. Случайному наблюдателю могло бы показаться, что он её к себе прижимает, однако таковых здесь не было. Подняться на чердак, с которого посреди ночи раздаются душераздирающие крики? Простите, идиотов нет.

[ava]http://savepic.su/6216435.png[/ava]

Отредактировано Bruno Edge Pass (02.11.2015 18:39:10)

Бруно уставился на Малышку в оба глаза. Он смотрел на неё пристально, испытующе – это был взгляд, который, если не увернёшься, просверлит тебе лоб и выйдет из затылка. Это был фирменный взгляд Бруно, и немногие могли его выдержать. Правда, он добился бы большего эффекта, если бы снял сварочную маску.
Что Бруно и сделал с присущим ему остроумием под конец монолога станции. Получилось шикарно, прямо как у ковбоя, входящего в салун.
Да, голос безвременья нашёптывал ему всякие пакости. Но повторять их Малышке Бруно бы не стал. Хотя бы потому, что всё прослушал. А то, что ему показывали, ещё и просмотрел.
– Ещё не понял, но я работаю над этим, – Бруно кряхтя поднялся. В пояснице что-то предательски щёлкнуло.
Кажется, я скоро стану слишком стар для этого дерьма, – мелькнула мысль и тут же скрылась. А что, ему идёт плащ и шляпа, чего не скажешь о сигаре, проливном дожде и трупе на набережной.
Бруно протянул Малышке руку и помог подняться на фундамент, ноги то есть. Он решительно не знал, что делать дальше. Будь она принцессой, можно было бы отделаться поцелуем. Но в этой сказке такие методы не прокатят. Всё было бы гораздо проще, если бы к станциям прилагались инструкции. Мечты-мечты.
– Ну-ну, всё будет хорошо, – Бруно ободряюще погладил её по волосам и с удивлением воззрился на несколько рыжих прядей, оставшихся в ладони. Стараясь не расстраивать её, он незаметно их стряхнул и вытер руку о пижамные штаны.
Малышка права: человеческое тело оказалось не способным вместить в себя целую станцию, со всей её временной энергией, телепатическим полем и чувством юмора. И старьёвщик знает, что произойдёт, когда вот эта женщина – сплошные локти, кудри и веснушки – нет, не умрёт. Просто перестанет быть живой.
– Нам лучше спуститься к кротовине. – А что ещё он мог предложить? Либо кухня, либо кротовина.
По крайней мере, им удалось избавиться от временного шторма.
Пока они спускались по лестнице – Бруно пришлось поддерживать станцию, потому что её правая нога отказывалась это делать, – его неожиданно пробило на откровенность. С ним это часто случалось, когда всплывала тема кухни.
– А знаешь, я рад, что ты появилась именно в моей комнате. Я ведь немного завидую проходимцам. Ну что я могу? Смотреть, как время колышется, да указывать, где оно булькает. Другое дело – шагнуть в кротовину, отправиться в прошлое, надавать по щам одному-другому рыцарю… Может, обо мне сложили бы балладу. Я не очень хорошо знаю историю, но поверь, Малышка, история хорошо бы узнала меня!
Под его беззаботный трёп они преодолели последний участок лестницы и теперь вернулись в подвал. Пена по-прежнему застилала всё пространство вокруг кротовины, несмотря на надежды Бруно – он ненавидел убираться, даже больше, чем мыться, и втайне рассчитывал, что беспорядок исчезнет сам собой. Бруно аккуратно усадил Малышку, для чего выбрал самый свободный от пены участок пола (задачка той ещё сложности). Судя по её бледному виду, времени у них оставалось мало.
– Не думаю, что смогу вернуть тебя назад в дом, Малышка. Но знаю, кто сможет, – он опустился напротив, сел к ней лицом к лицу, поджав ноги по-турецки, и протянул девушке обе руки. – Нужно обратиться за помощью к другим станциям. Если они поделятся своей временной энергией, тебе хватит сил вернуть тело.
Бруно не знал, существует ли такое понятие, как «временная энергия», и если да, то наделены ли ею станции. Однако говорил очень уверенно, с каждым словом загораясь своей же собственной идеей, так что под конец светился, как свечка-энтузиастка.
– Твоё телепатическое поле – его хоть немного осталось? Я смогу отправить твой голос в прошлое и будущее. Конечно, для этого придётся впустить тебя в мою голову… И я вовсе не возражаю – если пообещаешь не заглядывать в школьные воспоминания. И в 99-ый год. И уж точно никаких подсматриваний в душе!
Бруно не был уверен, что это сработает. Но в чём он был уверен, так в том, что любая другая идея не сработает наверняка.

[ava]http://savepic.su/6216435.png[/ava]