Во всех отношениях Бастилия была местом неприятным: тёмным и мрачным прибежищем ветров и самых опасных преступников Франции. Она возвышалась над Парижем как суровое назидание всем, кто решит нарушить букву Божьего или королевского закона: не смей. Король-Солнце освещал весь мир, но этот угол всегда оставался тёмен.
А ведь не всякий француз мог попасть сюда. Какие бы чудовищные злодеяния ни совершил простолюдин, путь на эшафот проходил в обход этой крепости. Заключение здесь было привилегией высоких. Вы не могли претендовать на место в истории, если оказывались недостойны этих стен. Мятежные принцы крови, маршалы, герцоги – в этих стенах не томился никто меньше графа, да и многим графам нужно было очень постараться, чтобы попасть в Бастилию. Это было подчас делом всей их жизни. И, если доведётся, смерти.
И вот здесь-то, под неусыпным надзором, содержался узник под номером 64389000. Говорят, в гаремах аравийских султанов самые прекрасные женщины обязаны скрывать лицо, но даже на них позволено взглянуть служанкам. Лицо этого человека было известно лишь королю. Маска узника – бархат и стальные задвижки – была непременным условием заключения, в ней он ел и спал, в ней выходил на прогулку (небывалая привилегия!). Если бы он снял её и тем обнаружил своё лицо, его убили бы без промедления. Таков был приказ.
Впрочем, он и не пытался.
Не пытался он и говорить. Странно и жутко страже было находиться рядом с этим созданием, в котором сложно было распознать человеческое существо. Безмолвный, безликий, он всегда хранил горделивую осанку: годам заключения не удавалось ни согнуть его спины, ни опустить его головы. Никто не знал наверняка, сколько он провёл в своей камере. Его стражников меняли слишком часто, чтобы они могли вести счёт. Единственным его гостем был Король-Солнце: каждый год он лично спускался в подземелье, где содержали пленника. Поговаривали, Его Величество тогда снимал маску и вглядывался в лицо – но это могли знать наверняка только двое, и ни у одного из них спросить было нельзя.
Был ли пленник несчастным? Рассчитывал ли он умереть здесь или ещё лелеял надежду выбраться? Его стражники никогда не задавались этим вопросом. По сути, он не был для них человеком: пугающей тайной – да, объектом повышенной опасности – да, наполовину легендой, наполовину чудовищем. Но не человеком.
В собственной камере его держали в оковах, и хотя обычно они были достаточно свободны, чтобы он мог передвигаться по помещению, сегодняшний день стал исключением. Сегодня за дверью темницы был тот, кого сковали по рукам и ногам, кто даже двинуться не мог. Все попытки освободиться приводили к тому, что цепи лишь сильнее смыкались вокруг пленника. Он напряжённо вслушивался в звуки извне, давно отказавшись от попыток сбросить оковы. Узник в маске, которую потом окрестят Железной, не звал на помощь и не пытался привлечь внимание стражи, зная, что этим только навредит себе.
Он не мог видеть двери, расположенный боком к ней, но услышал, когда она открылась. Услышал осторожные шаги, будто кто-то крадётся – зверь, нашедший добычу для лакомства, не иначе. Враг или друг? Да разве есть у него друзья в целом мире! Разве найдётся хоть кто-то, кто сейчас придёт ему на помощь?
Загромыхали задвижки на маске, одна за другой их открыли, и вот уже с его лица убрали плотный бархат. Человек, бледный, взлохмаченный, поднимает взгляд на своего неожиданного освободителя и, нарушив продолжительное молчание стен этой камеры, произносит на удивление бодро:
– Сам не верю, что говорю это, но я тебе чертовски рад, Стервятник!
Из цепей и тюремной робы на старьёвщика смотрел Данте С370 в комплектации «затёкшие конечности, разбитая губа». Одна штука.
Он даже улыбнулся. Получилось криво.
– Можешь почесать мне нос? Сам я, как видишь, временно на это не способен.
Может, потом его и назовут Железной маской, но сейчас он был скорее Железной головой.

[ava]http://savepic.ru/7913942.jpg[/ava][nick]Le masque de fer[/nick]

Будь у Данте выбор, он предпочёл бы, чтоб оковы с него сняла любая другая рука. Старьёвщики и проходимцы – опасная комбинация: рано или поздно кто-то из них обязательно захочет причинить вред другому. И хотя Стервятник был на хорошем счету у Кнедлика, Данте не рискнул бы довериться старьёвщику полностью. Асгейр Неофрон обладал омутом настолько тихим, что черти приходили туда топиться.
– Видимо, то же, что и ты, – спокойно ответил Данте, пропустив мимо ушей оскорбление. Слышал и похуже. – И пока мы ведём светскую беседу, забытое нами уходит всё дальше.
Данте несколько обеспокоил вопрос о количестве проходимцев, почтивших своим внимание эту не столь гостеприимную эпоху. Так и хотелось ответить вопросом на вопрос – «А ты с какой целью интересуешься?» – но это затянуло бы и без того напрасный разговор. А чем дольше Данте нуждался в помощи старьёвщика, тем шире становилась дыра в его чувстве собственного достоинства.
Неужели ты думаешь, я стал бы просить тебя, если бы рядом были Лена или Замша?
– Никого, насколько могу судить, – Данте пожал плечами, что в его положении – скованные руки, цепи вокруг самых непредсказуемых частей тела – было сделать довольно сложно.
Ему пришлось предпринять почти физическое усилие, чтобы не закатить глаза. Рано или поздно любой разговор с людьми и прочими существами прошлого сводился к его модификациям. И способ зарядки – не самое худшее, о чём спрашивали. Однажды времявидец станции Ля Роше поинтересовалась, не бьёт ли в Данте молния, когда он «с этим» пытается войти в церковь. Навсегда останется загадкой, с чего она взяла, будто Данте ходит на службу. Их с церковью отношения не заладились ещё со времён Крестовых походов, но об этой истории он не любил вспоминать.
– Серьёзно? Мы в темнице Железной Маски, а тебя интересуют мои разъёмы? Не беспокойся, энергия у меня есть. Чего не скажешь о времени и терпении.
Данте кивнул на коридор, часть которого было видно в приоткрытую дверь.
– Полагаю, что стражник сейчас познаёт мир с предшествующей стороны и вещи с собой не захватил. Наверняка там есть ключи.
Данте не случайно выбрал именно этот день, чтобы нанести визит в самую охраняемую камеру Бастилии. Если верить базе данных С370 и гарнизонному журналу крепости, именно 19 ноября 1703 года (отличный год для виноделов, ужасный – для краснодеревщиков) узник 64389000 скончался. И сейчас Данте готов был помочь ему в этом собственными руками. Ведь никто иной, как прежний обладатель, надел на него эту маску. И если самого заключенного Данте застал свободно прогуливающимся по камере, то проходимцу Железная Маска в таком удовольствии отказал и приковал его к стене с мастерством, постыдным для аристократа.

Напарник – слишком сильное слово для чего бы то ни было, что произойдёт между ними в ближайшие часы. Данте непроизвольно поморщился, однако от комментариев удержался. Держать язык за зубами было его талантом.
– Я не отключусь, – только и сказал он, всем своим тоном показывая, что на этом тема закрыта. Такая большая и жирная точка в конце разговора, для разнообразия принявшая вид скованного цепями юноши в самом сердце Бастилии.
Когда старьёвщик исчез из его поля зрения, Данте обратился в слух. И вот что он услышал: ничего хорошего.
Появление короля редко бывает доброй вестью, если ты, конечно, не мушкетёр. Данте совершенно точно оным не был, да и Король-Солнце вряд ли обрадуется, не обнаружив своего главного заключённого. Поговаривали, что в эту клетку он заточил собственного брата – и ещё длинный список лиц, убедиться в достоверности Данте не представилось возможности. Его собственное знакомство с заключенным номер 64389000 было быстрым и довольно болезненным.
Что до Людовика, то он, если верить базе Данте, отличался характером сильным, но капризным. В общении с людьми, определяющими ход истории, у Данте было несколько правил. Прежде всего, не доверять тем, у кого причёска больше головы.
Тут подоспел Неофрон и любезно освободил Данте от бренных оков. К счастью, пока не плоти, но 370-ый был слишком занят, выбираясь из камеры, чтобы испытывать благодарность. По пути он не без удовольствия скинул хламиду, доставшуюся с широкого плеча предыдущего обитателя камеры.
По иронии судьбы, под ней на Данте был мушкетёрский плащ.
– По версии местного духовника, Железная Маска умер именно в этот день. Думаю, так начальство Бастилии скрыло от короля, что его главный узник сбежал.
Так что я уже сотворил историю, – с досадой добавил он про себя.
Кто бы мог подумать. Он-то специально выбрал этот день, рассчитывая застать Маску на смертном одре. Судя по удару, который пришёлся на голову Данте, тот пока не думал идти к свету в конце тоннеля.
Данте, однако, не спешил покидать камеру и прятаться в безопасном сумраке коридора.
Он долгие годы прожил в неволе, обезличенный, загнанный. Что он сделает первым делом?, – размышлял он. Опыт подсказывал разные вещи: сытный обед, пробежка до ближайшего порта или, если верить некоторым источникам, объятия щедрой, но не слишком целомудренной дамы. В то же время месье Дюма подсказывал, что это месть.
– Думаю, Маска до сих пор где-то здесь. Он попытается убить короля.
Не имело смысла продолжать мысль, всё и так понятно: если они хотят побеседовать с узником (и Данте было что ему сказать), лучше ловить «на живца». А вот что Стервятнику здесь нужно – совсем другой вопрос. И узнать ответ на него нужно было быстро. Так что коротко и по существу:
– Предлагаю быть честными друг с другом. Убили ещё одного проходимца, и перед смертью он оставил послание. Восемь цифр – шесть, четыре, три, восемь, девять и три нуля. Они привели меню в Бастилию. Твой очередь, Неофрон. Зная тебя, причина для путешествия должна быть весомой. Зачем ты здесь?
Их компанию снова пополнил лакей. Упорно глядя мимо Данте, он недовольно протянул:
– Ещё ничего не готово. Ты, я вижу, хочешь неприятностей.
Переглянувшись с Асгейром, 370-ый медленно обошёл этого человека, попутно захватив со стола тяжёлый кубок, с которым и сам познакомился при схожих обстоятельствах. Взвесив его в руке – нужно было хорошо рассчитать силы, чтобы не пробить парню череп, – Данте ударил его сзади и успел подхватить прежде, чем тот ударится об пол.
– Нам понадобится новый Маска, – пояснил он, затаскивая безвольное тело в камеру.
Предстояло надеть на него чёрное одеяние, закрыть лицо, приковать к стене. Главное – не войти во вкус.

На слове «Чревовещатель» Данте оторвался от своего занятия и удивлённо взглянул на Неофрона. Слухами о возвращении убийцы путешественников во времени земля полнилась, и многие уже приписали ему смерть Клариссы Шоу, а теперь и де Бриньяка. Но старьёвщики, как правило, не вмешивались в дела проходимцев, и если Стервятник первым доберётся до Чревовещателя, он – Данте в том был уверен – сделает это не в интересах обитателей «Часа». И сегодня он точно не будет действовать в интересах истории. Чтобы выйти на Чревовещателя, Неофрон позволит тому убить короля Франции, сомнений в этом не было.
– Не превратится. Я принял меры, – обрезал Данте и вернулся к «упаковке» стражника, всем своим видом показывая, что не собирается уточнить, о каких именно мерах идёт речь.
Невесёлой участи узника номер 64389000, запертого в Бастилии и скрытого ото всех маской, можно было бы противопоставить судьбу Людовика XIV, живущего в роскоши и обласканного славой. И всё же сегодня Король-Солнце появился в сопровождении одного лишь тюремщика, который нёс факел, освещая Его Величеству путь. Узнать короля было сложно – он был облачён в чёрный плащ в пол, а его лицо скрывал надвинутый едва ли не на подбородок капюшон; свои ежегодные визиты в эту камеру монарх совершал инкогнито. И всё же не узнать его, когда капюшон был откинут, оказалось решительно невозможно из-за врождённого чувства превосходства над всеми прочими смертными, которое присутствует во взгляде королей, императоров и всех без исключения кошек.
Данте, вместе с Неофроном спрятавшийся в темной нише, внимательно наблюдал за Людовиком, напряжённый и сосредоточенный. Он не имел представления, что здесь может произойти – знал только, что ничего хорошего. И всё же было странно видеть 65-летнего монарха, правителя всей прогрессивной части этого мира, в камере – пусть и комфортной, сухой, но тюремной, да ещё без свиты и без какой-либо гарантии, что узник от отчаяния не вырвется и не погасит свет французского Солнца. Тайна отношений Людовика XIV и Железной Маски, которой на протяжении долгих столетий предстоит будоражить умы, оказалась на расстоянии вытянутой руки, но Данте вовсе не хотелось узнавать её. Он предчувствовал драму.
Тем временем король движением руки отправил тюремщика прочь. Медленно прошёлся по комнате, снял плащ и бросил его на ближайший стул. Приготовления, сделанные к его приходу, Людовик и вовсе не заметил: он не отводил взгляда от фигуры по ту сторону решётки.
– Пять лет прошло с тех пор, как я распорядился перевезти тебя сюда с острова Святой Маргариты. И больше тридцати лет ты провёл в форте Рояль. Когда мы впервые встретились, я был молод и полон сил – взгляни на меня сейчас. Но ты… ты… – король покачал головой. – Столько лет ты у меня в плену, но порой мне кажется, что настоящий узник здесь – я.
Он подошёл вплотную к решётке, обхватил прутья руками.
– В прошлый раз ты сказал мне, что то была наша последняя встреча. Я думал, ты говорил о моей смерти – если и есть в этом мире что-то неизменное, так только ты. Но погляди же, я здесь, разговариваю с тобой. Не все твои предсказания оказались верны.
Последние слова Людовик произнёс с нескрываемым торжеством. Но вместе с тем в речи его звучала и насмешка, и мольба, и какое-то приниженное обожание – как бывает, когда великий человек вынужден просить и искать чужого внимания.
– Скажи мне теперь!
– Боюсь, он всё-таки был прав, Ваше Величество, – с такими словами Данте выступил вперёд, не очень резко, впрочем. Меньше всего ему хотелось увидеть Короля-Солнце визжащим или подкошенным инфарктом.
Король мог и вовсе не заметить его, вместо этого он смерил Данте грозным взглядом и, будто бы и вовсе не удивлённый его внешним видом, приосанился:
– Что вы имеете в виду?
– Человек за этой решёткой – не ваш узник. Он же сегодня совершил побег, но, возможно, вернётся, чтобы убить вас.
Недоверие Людовика быстро сменилось негодованием, он обернулся и несколько секунд рассматривал фигуру в камере. После чего достал собственный ключ, распахнул решётку, вошёл внутрь и сдёрнул с узника маску. В это время Данте положил руку на эфес шпаги, стараясь не упускать из поля зрения старьёвщика.
А дальше произошло то, чего Данте и вовсе не ожидал. Людовик расхохотался. Он смеялся громко, до слёз, едва ли не схватившись руками за живот; он успокаивался, собирался что-то сказать, но заходился в новом приступе веселья, а потом медленно опустился на скамью рядом со скованным слугой и обхватил голову руками. Смех вдруг оказался всхлипами, веселье – истерикой, а слёзы – рыданием. Король-Солнце, узнавший о побеге своей Железной Маски, плакал как дитя.

Данте уже доводилось иметь дело с королями, и не единожды – были среди самодуры и храбрецы, слабаки и герои, да и любители истерик случались. Но Данте впервые видел, как монарх рыдает подобно ребёнку, и от зрелища этого хотелось отвернуться, а желательно – уйти, лет эдак на четыреста подальше.
Вместо этого он спокойно дожидался, когда Король-Солнце справится с истерикой и найдёт силы разговаривать. Плач оборвался ровно в тот момент, когда Людовик взглянул на вышедшего из тени старьёвщика.
Данте тоже посмотрел на Стервятника – затем лишь, чтобы тут же отвести взгляд. Первая мысль стала импульсом, он сделал несколько шагов по направлению к Людовику, занимая положение прямо на передовой – линии удара, если придётся. Все его процессоры сигналили в унисон: подозрения оказались верны и Неофрон пришёл сюда затем только, чтобы слопать его Величество.
Тем временем само Величество ещё разочек всхлипнуло и прошептало:
– Ваши глаза… Они…
Они мало походили на человеческие. Тут впору порыдать ещё разок.
– Не смотрите на него, ваше Величество, – Данте встал перед королем, предварительно наградив самого старьёвщика укоряющим взглядом – который, проходимец в этом ничуть не сомневался, тот едва ли заметил.
Людовик поднялся со стула. На лице его было выражение той взрывной решительности, что приходит к людям в момент отчаяния, когда возможность рассуждать здраво оставляет их и в дело вступает импульс.
– Речь идёт не просто об «узнике». Глупцы! Вы не знаете, что натворили… Но вы ответите за это перед короной и Богом! – если верить направлению его указательного пальца, обвиняюще выставленного вперёд, то отвечать перед короной придётся Данте, а перед Богом – уже Неофрону. Так или иначе, но Людовик, похоже, решил, что это они помогли Железной Маске сбежать.
Данте знал эту мелодию. Она называлась "Прощай, логика!".
– Стража! Стража!
В который раз Данте убедился в том, что человеческая глупость сродни поэзии – она не имеет границ. А ещё что ничтожные причины вызывают великие события, и ему вовсе не хотелось стать первым в истории Франции человеком, добровольно пришедшим в Бастилию и оставшимся в ней до конца своей, а то и чужой, жизни.
Возможно, что-то ещё и можно было изменить. Король замечал их, притом очень хорошо – редкая удача. Возможно, Маску так долго удавалось скрывать именно оттого, что на его существование просто не обращали внимания.
– Мы не помогали ему сбежать, послушайте же! – быстро проговорил Данте. – Очень плохие вещи произойдут, если вы не поможете нам.
– Очень плохая вещь уже произошла, – король отшатнулся в сторону.
– И мы можем это исправить! Просто скажите, кто скрывался под маской.
В этот момент к ним спустились стражники. Недолго думая и не дожидаясь новых приказаний – зажавший короля в углу Данте выглядел чуть более чем выразительно – они обнажили клинки и пошли в атаку.

События разворачивались с головокружительной скоростью, и самое паршивое, что без участия Данте. Не успел он и дёрнуться, как Людовик оказался на кончике меча, по другую сторону которого стоял старьёвщик.
Замечательно, Данте. Просто потрясающе, – прозвучал в его голове голос, интонациями напоминающий Мистера Сэя. – Королём больше, королём меньше – никто и не заметит.
Хорошо хоть стража оказалась обделена талантом замечать путешественников по кротовинам и не обнаружила присутствия Данте. Да и обнаружишь тут, когда их стране грозит новая коронация.
– Вы не понимаете! – в голосе короля не было страха – точнее, того страха, который стоило бы испытывать человеку, к горлу которого прижали клинок.
Казалось, вещи, которые тревожат его, куда глобальнее отдельно взятой смерти.
Поразительная догадка, учитывая, что речь идёт о человеке, который вершит судьбу всей Франции.
– Дьявол существует, и я 30 лет держал его в подвале, – произнёс Людовик и выразительно скосил глаза на старьевщика, пытаясь оценить эффект, который произвёл этими словами.
А Данте продолжил про себя: И если эта фраза пугает тебя, не тревожься: ты всего лишь в здравом уме.
– Куда мог отправиться дьявол? – напомнил Данте о вопросе старьёвщика.
– Конечно же, в ад. Любой правитель первым делом посетит своё царство. Уж поверьте мне, – король сделал знак стражникам оставаться на местах.
– Он рассказал мне об ужасных вещах. Падающие с неба башни; яды, заполнившие моря. Рождение и смерть звёзд, человеческое неверие и осквернение божественных заповедей. Всё это время я думал, что слушал исповедь дьявола. Но он просто делился планами.
Чем больше Людовик говорил, тем безумнее становился его взгляд. Похоже, он действительно верил, что заточил в Бастилии самого Люцифера, пытался им управлять, а теперь обрёк всех смертных на жестокие муки.
Нужно было крикнуть ему в лицо, что дьявола, как и бога, не существует, что ангелы и демоны – выдумки шарлатанов, а религия так же недолговечна, как и её создатели. Но разве Данте мог знать наверняка? Разве слова «Иисус Христос – сын божий, рожденный непорочно и восставший после смерти» звучат более фантасмагорично, чем «Иисус Христос – представитель древней расы, воевавшей с птицами, сейчас он называет себя Мортимером и должен мне 300 крон»?
Только в одном Данте был уверен наверняка.
– Даже дьявола можно остановить.
Король прикрыл глаза, будто собираясь с мыслями. Губы его дрожали.
– Он часто вспоминал кухню в аду. Говорил – там текут бурбоновые реки и приземляются ракеты, и нигде не умеют так жарить псов, как в адовой кухне.
Данте обменялся со старьёвщиком красноречивым взглядом, но вслух произносить свою догадку не стал. Кажется, место у него было. Вопрос за малым – определить время.

Даже если в словах короля был смысл, Данте его не улавливал. Впрочем, Данте зачастую не понимал людей даже из своей эпохи. Их мысли, чувства и желания подчас казались ему столь же неестественными, сколько им – железо в голове 370-го. В таких вещах лучше полагаться на высшую математику машины.
Он запустил программу поиска, задав в неё ключевые слова – «дьявол», «ад», «кухня», «бурбон», «река», «ракеты», «псы». Попахивало суевериями, но Данте подозревал, что за этой религиозной тарабарщиной кроется нечто большее, чем страх наказания за грехи.
Тем временем старьёвщик продолжал допрос и, разочаровавшись в памяти Людовика, решил прибегнуть к заметкам самой Железной Маски.
– Всё, что находится в этом подземелье – собственность Франции и короны, – сквозь зубы проговорил монарх, которому явно претил ход событий.
Данте молча вошёл в камеру, подошёл к столу и выдвинул его единственный ящик. Действительно, догадка Стервятника оказалась верна, и внутри обнаружился журнал. Данте раскрыл его и хмуро пролистал, после чего поднял взгляд на Асгейра. Вряд ли старьёвщик соизволит отпустить Короля-Солнце ради того, чтобы ознакомиться со спорным литературным достоянием беглеца.
Данте раскрыл журнал посередине и прочитал:
– «Дорогие Данте и Неофрон! Я искренне польщён, что вы решили потратить своё драгоценное время на беседу со скромным заключенным, да ещё в столь неуютном месте, как Бастилия. Но, боюсь, с вами, милый Асгейр, мы разминулись, а встреча с Данте была очень скорой. Как-нибудь в другой раз.
Все грешники попадают в ад. Но не обязательно остаются там. Надеюсь, своим бегством я доказал эту простую житейскую мудрость. Прошу не искать меня, иначе это дурно закончится. Передайте Людовику, что я не виню его за пытки, заточение и все лишения, которым я подвергся в его руках. Он ни в чём не виноват. Любая мелочная тварь на его месте поступила бы так же.
К тому же и я был не до конца с ним честен. Имея возможность покинуть свою темницу в любой момент, я нередко ей пользовался. Французская корона была очень любезна, обеспечив мне проживание и пропитание на долгие годы, но и её гостеприимство наскучило. Можете сдать мою камеру другому жильцу, а меня объявите погибшим. Пусть потомки ломают голову – ещё одна загадочная история миру не навредит. В конечном счёте, меня ведь сыграет Леонардо ди Каприо!
С наилучшими пожеланиями,
номер 64389000.
Посткриптум: Асгейр, постарайтесь не зарезать короля. Ему ещё нужно разорить Францию».
Данте закончил читать. Это был единственный вразумительный текст во всём журнале; прочие страницы покрывала многократно повторенная фраза «Одна работа, никакого безделья, бедняга Джек не знает веселья». Данте сложно было разобрать, что это – насмешка или извращённое чувство юмора. Всё послание звучало одной сплошной издёвкой. Розыгрышем, продуманным заранее и выставившим на посмешище всех, включая короля.
Впрочем, к насмешкам Данте давно привык и научился не замечать их. Куда сильнее его беспокоила угроза, сквозившая в просьбе не искать Железную Маску. «Это дурно закончится».
Как будто это хорошо начиналось.
Тем временем программа поиска закончила обрабатывать его запрос. Несколько слов были отброшены, как лишние, но «ад», «кухня», «бурбон» и «ракеты» указывали на определённое место и не вполне определённый временной интервал.
Король ошибся – а может, против него сыграли трудности перевода. Его узник упоминал не кухню в аду, а адскую кухню. «Ракеты» – одна из банд, фигурирующих в «Вестсайдской истории». «Нигде не умеют жарить псов» – очевидно, речь шла о хот-догах. И бурбон – любимый напиток американцев, дающий слишком много зацепок.
Он в Нью-Йорке 1950-х годов, в районе под названием «Адская кухня», – Данте едва не произнёс это вслух, но вовремя спохватился – нельзя позволить старьёвщику первым добраться до Железной Маски. Если Пейрака убил этот человек, он будет держать ответ перед проходимцами.
– Полагаю, он прав, Неофрон. Тебе незачем угрожать Его Величеству и дальше. Мы упустили Маску.
Данте вырвал из журнала страницу, на которой было написано послание, и подошёл к факелу, чтобы сжечь этот анахронизм.